- Аннушка… - дернулся вверх уголок губ.
Пальцы в перчатке проводят по ледяной глади, будто чертят на отполированной до зеркального отражения глыбе. Повторяют контур грубого шва на шее. Да, она была первой. Еще ни практики, ни опыта, ни изящного исполнения. Шов неровный, во льду видны замерзшие кровавые подтеки. Но он все же оставил ее тогда, чтобы сравнивать, чтобы видеть изменения.
- Ты же помнишь ее?
читать дальшеПомнишь, как она смотрела на тебя, как на божество какое-то…
- И вечно носила сюда цветы, твердила как счастлива.
- Это было не-вы-но-си-мо, - тихий смех.
- Да, - пальцы снова пробежались по линии шва, поднялись до уровня выкаченных от страха и боли глаз. Она ведь хотела остаться навечно молодой. Двадцать лет ее золотисто-рыжие кудри покоятся на плечах все той же семнадцатилетней прелестницы, что и прежде. Под этим слоем льда времени не существует.
Поворот, два шага.
- О, это же граф М., не так ли?
Отступить на шаг назад, чтобы лучше рассмотреть это точеное, какое-то будто женской красоты лицо.
- Помнишь тот бал и сумасшедший вальс…
- И как он нес какую-то чушь…
- О том, что жизнь отдаст за одну ночь с тобой, - снова смех.
Несколько изящных танцевальных па, театральное опускание на одно колено.
- Жизнь отдаст, - кривая усмешка. Шагнуть ближе, коснуться льда.
- И он ведь сдержал обещание, - явное веселье в едва различимом голосе.
Это была уже 6 работа. Все аккуратно, не придраться. Даже складки рубашки лежат так естественно, и больше никаких видимых швов на почти белой коже. Неподвижен, нем, с вечно поднятым в потолок взором зеленых глаз, в которых явно читается ужас. Почти совершенен.
Вот так бродить в синей комнате, прикасаться к ним – стало когда-то необходимостью. Пусть не всем достается внимание затянутых в перчатку пальцев, не все зеркальные льдины видят вздернувшийся в ухмылке уголок рта.
А этот… он появился недавно. И постоянно следует по пятам. Во всех отражениях. Он и есть отражение. Единственный смех, звучащий в этой комнате – его смех. Стоит ли обращать внимание на то, что твое отражение живет своей жизнью в синей комнате? Впрочем, какая разница.
- А он?
Повернуть голову на голос. Отражение будто само по себе расхаживает по грани очередной ледяной глыбы. В которой… Медленно подойти ближе, почти касаясь льда всем телом.
- Так кто он? – нетерпеливо.
- Не… знаю.
Пар дыхания разбивается, растекается по грани. За которой ухмыляется кто-то. Он так и остался, с ухмылкой, мертвый. Ни страха. Ни боли. Только эта издевательская гримаса и яркий ясный синий глаз. Второй тогда пришлось аккуратно зашить. Подходящего по цвету протеза так и не нашлось.
- Зачем он тебе? Ведь не подходит для коллекции. Он же не…
- Он сказал, что никогда, - ухмылка копируется сама собой с этих мертвых неподвижных губ.
Тихий смех отражения.
- Слышишь? Он сказал – ни-ког-да! - ухмылка взрывается смехом, сухим, колючим, сумасшедшим.
- Ни-ког-да, - вторит эхом отражение.
Смех обрывается так же резко, как и начался.
- Он ошибся, - хрипло, - для меня нет такого слова.
Снять перчатку, прикоснуться кожей. Чтобы знать, что он тут, под этим слоем льда.